Доложили, что пришла ночевать Жужелица. Это была богомолка Паша, или Спиридоновна, маленькая
худенькая женщина, лет пятидесяти, в черном платье и белом платочке, остроглазая, остроносая, с острым подбородком; глаза у нее были хитрые, ехидные, и глядела она с таким выражением, как будто всех насквозь видела. Губы у нее были сердечком. За ехидство и ненавистничество в купеческих домах ее прозвали Жужелицей.
Неточные совпадения
Лежал я тогда… ну, да уж что! лежал пьяненькой-с, и слышу, говорит моя Соня (безответная она, и голосок у ней такой кроткий… белокуренькая, личико всегда бледненькое,
худенькое), говорит: «Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на такое дело пойти?» А уж Дарья Францовна,
женщина злонамеренная и полиции многократно известная, раза три через хозяйку наведывалась.
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я,
худенькая и маленькая
женщина с сжатым в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям, опустилась в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Но вот он привез внуков на рождественскую елку в это хваленое училище, и Клим увидал несколько десятков
худеньких мальчиков, одетых в полосатое, синее с белым, как одевают женщин-арестанток.
Дочка же ее, семилетняя девочка с распущенными белыми волосами, стоя в одной рубашонке рядом с рыжей и ухватившись
худенькой маленькой ручонкой за ее юбку, с остановившимися глазами внимательно вслушивалась в те ругательные слова, которыми перекидывались
женщины с арестантами, и шопотом, как бы заучивая, повторяла их.
Это маленькая,
худенькая, уже седеющая
женщина с помятым, старушечьим лицом.
Худенькая красивая
женщина — ее раньше Ромашов не заметил — с распущенными черными волосами и с торчащими ключицами на открытой шее обнимала голыми руками печального Лещенку за шею и, стараясь перекричать музыку и гомон, визгливо пела ему в самое ухо...
В саду за калиткою стояла Наталья Афанасьевна Вершина, маленькая,
худенькая, темнокожая
женщина, вся в черном, чернобровая, черноглазая.
Это были три
женщины: рыжая,
худенькая, с сжатым ртом и прищуренными глазами; крупная, заносчивого вида блондинка и третья — бледная, черноволосая, нервного, угловатого сложения.
Мы повиновались. Спуск с колосников шел по винтовой железной лестнице. В зале буря не смолкала. Мы шли по сцене, прошли к тому месту, где сидела дива. Мы остановились в двух шагах.
Худенькая, смуглая, почти некрасивая
женщина очень небольшого роста. Рядом с ее стулом стоял представительный господин во фраке.
«Неужели, — спрашивал себя невольно всякий, кто только видел ее в первый раз, — неужели эта
худенькая, желтенькая, востроносая и еще не старая
женщина была когда-то красавицей?
Теперь, после смерти Серафима Утешителя, Артамонов старший ходил развлекаться к вдовой дьяконице Таисье Параклитовой,
женщине неопределённых лет,
худенькой, похожей на подростка и на чёрную козу. Она была тихая и всегда во всём соглашалась с ним...
И, когда обе
женщины рассмеялись на маленького генерала, с задумчивым удивлением посмотревшего на их непонятную веселость,
худенький чиновник, притаившийся у своего окна, невольно и с почтением улыбнулся.
В дверях показалась небольшая и довольно
худенькая, несколько нестройно сложенная молодая
женщина, с очень добрыми большими коричневыми глазами и тоненькими колечками темных волос на висках.
В сенях приехавших встретила
женщина, маленькая,
худенькая, с бледным лицом, еще молодая и красивая; по платью ее можно было принять за прислугу.
Это была безличная,
худенькая, бледная
женщина. Николай Леопольдович простился с ней, быстро сбежал с лестницы, бросился в сани и крикнул кучеру.
Он совершенно не казался сыном своего отца, с отталкивающей наружностью которого мы тоже уже познакомили читателя, он был весь в мать, забитую, болезненную, преждевременно состарившуюся
женщину с кротким выражением
худенького, сморщенного лица, в чертах которого сохранились следы былой красоты.
Это семейство состояло из жена Николая Ильича — Матрены Семеновны,
худенькой, болезненной
женщины со страдальческим выражением лица, сестры ее, Марьи Семеновны — старой девы, заведывавшей незатейливым хозяйством Петухова сына и дочери.
В четвертом ряду Антонина Сергеевна сидела между молодою
женщиной,
худенькой и нервной, в белом платье, и полным артиллерийским полковником. Тот беспрестанно наклонялся к своей даме, — вероятно, жене — и называл ей фамилии литераторов, художников, профессоров на эстраде и в рядах публики. Он делал это довольно громко, и она невольно смотрела в сторону, в какую он кивал головой или показывал рукой.
Козлом отпущения этого состояния его черной души были не только те несчастные, созданные по большей части им самим «изменники», в измышлении новых ужасных, леденящих кровь пыток для которых он находил забвение своей кровавой обиды, но и его домашние: жена, забитая, болезненная, преждевременно состарившаяся
женщина, с кротким выражением сморщенного
худенького лица, и младшая дочь, Марфа, похожая на мать, девушка лет двадцати, тоже с симпатичным, но некрасивым лицом, худая и бледная.